Сергей Говорухин
Никто, кроме нас...
Постелили им в Наташиной комнате.
Все здесь было прежним: и письменный стол, и книжные полки, и небольшое трюмо в углу. Только вместо панцирной кровати с никелированными шишечками,
прослужившей Наташе долгие годы, сейчас одиноко и неуместно, как любая новая вещь в привычной обстановке, стояла широкая двуспальная тахта.
– Надо же! – развела руками Наташа. – Тахту купили к нашему приезду. Ты обрати внимание, как мастерски расставлены сети.
Левашов разглядывал галерею Наташиных фотографий в аккуратно пригнанных, рамочках: Наташеньке два годи-ка, утренник в детском саду, первый класс, восьмой,
выпускной вечер.
– А ты ничего была в детстве, – заключил он.
Наташа прислонилась к окну.
За окном было необыкновенно светло от падающего снега.
– Завтра город будет изумительно белым. И мы пойдем в тундру на лыжах. Ты умеешь ходить на лыжах, Левашов? У отца замечательные лыжи на резиновых
креплениях. Широкие, крепкие... – Она помолчала. – Они до сих пор ждут: вдруг у меня что-то не заладится, и я вернусь. Отец каждый год обои переклеивает.
А я все не возвращаюсь...
Город спал.
Георгий Васильевич и Левашов сидели на кухне. Георгий Васильевич набивал трубку, тщательно приминая табак указательным пальцем.
– Наверное, дико смотрится: шахтер с трубкой во рту?
– Нормально, – успокоил его Левашов.
Георгий Васильевич с наслаждением затянулся.
– Давно ты работаешь оператором?
– Восемь лет. Сразу после института.
– Ну и как?
– Да, в общем, ничего, – сказал Левашов. – У нас это наследственное: дед был военным корреспондентом, дядя погиб в Иордании... Дайте попробовать.
Он взял трубку, затянулся несколько раз.
– Табак, по-моему, не очень.
– Не очень, – согласился Георгий Васильевич, – где здесь хороший табак достанешь... Наташка говорила: ты был в Афганистане.
– Был.
– Воевал?
– Так... Пару раз попал под раздачу... Георгий Васильевич, почему вы не переедете в Москву? Все-таки единственная дочь...
– Знаешь, Жень, – помедлив, ответил Георгий Васильевич, – сегодня вы побыли дома, завтра посмотрите город, вечером Наташка сбегает к подружкам, а потом вы
уедете. И единственные родители вас не удержат. Наверное, охота к перемене мест – это чертовски здорово, когда вся жизнь впереди... Я жил и работал здесь.
Здесь моя земля, мое дело... – Он поморщился. – Ну вот: начались сопли в сахаре...
Левашов поднялся.
– Возможно, вы правы. А моя жизнь – одни дороги...
– Может теперь тебе не захочется никуда уезжать... – сказал Георгий Васильевич.
И было неясно: спрашивает он или надеется.
...головной дозор подал сигнал: "вижу опасность".
Мгновенно рассредоточившись, десантники заняли круговую оборону и приготовились к бою. Истратов стал осторожно перемещаться в голову колонны. Левашов
последовал за ним.
– Ты еще куда со своей камерой, – оглянулся на него Истратов.
– Паша, будь человеком, – попросил Левашов.
– Обнаружишь нас – я тебя первого на тот свет отправлю, – мрачно пообещал Истратов. Это можно было расценивать, как разрешение.
Бесшумно, выверяя каждый шаг и прикрываясь скальными выступами, они добрались до головного дозора. – Вон, – сказал Ким Балабанов – старший головного
дозора, передавая Истратову бинокль, – слева от тропы развалины Шурупдары, видите? Метров четыреста...
– Ну...
– ДШК5 видите?
– Вижу... – внутренне холодея, произнес Истратов, нащупав биноклем ствол крупнокалиберного пулемета.
– Видимо только оборудовали, – пояснил Ким. – Еще толком не замаскировались...
– А "духи"? – нетерпеливо спросил Истратов. – "Духи"?
– Я насчитал четверых...
– Так, приехали...
Истратов отложил бинокль, прислонился спиной к валуну, бросил в рот соломинку – очень хотелось курить, но теперь это было невозможно – "духи", наверняка,
вели наблюдение.
– Думаешь, не пройдем? – глупо спросил он.
– Как?..
– Сейчас бы винтовочку с глушителем, – мечтательно произнес Истратов. – Лучше две.
– Три. Кто больше? – подал голос Левашов.
Истратов смерил его тяжелым взглядом, но ничего не сказал.
– Товарищ капитан, – предложил Ким, показывая рукой перед собой, – вон по той балочке можно спуститься вниз, обойти кишлак с противоположной стороны и
подойти почти незаметно...
– Мы их бесшумно должны убрать, Ким, – возразил Истратов. – Иначе все летит к чертовой матери.
– Я понимаю, – с досадой сказал Ким.
Левашов посмотрел на часы.
– Через час у них время намаза, – сказал он, ни к кому не обращаясь.
– Твою мать, Левашов! – лицо Истратова озарилось блаженной улыбкой. – Хоть на что-то ты годен. Ким, отбери десять бойцов. Работать только ножами. Даже если
вас будут убивать...
Они сбросили лыжи, упали в снег, долго напряженно вглядываясь в безликий темнеющий купол неба.
– Слушай, – неожиданно сказал Левашов. – На небе ни звезды, ни тучи. Ни солнца, ни луны на небе нет. Сегодня небо с нами несозвучно – оно от нас закрылось
на обед.
Наташа привстала.
– Что, прямо сейчас придумал? Вот так, глядя в небо? – недоверчиво спросила она.
– Сейчас.
– Врешь, Женька!
– Что значит: врешь? – возмутился Левашов. – Я вообще человек незаурядных способностей...
– Ты незаурядный трепач, мелкий враль, хвастунишка... Сволочь ты порядочная... – Она вдруг всхлипнула беспомощно, по-детски. На глазах показались крупные,
голубого свечения слезы. – Женька, я теперь без тебя не смогу, слышишь...
Он прижал ее к себе, нежно, терпеливо гладил по волосам. Молчал. Все было ясно без слов. – Дай мне сигарету, – попросила Наташа.
Левашов сел, нащупал в объемистом, одолженным Георгием Васильевичем тулупе сигареты, протянул Наташе.
– Ты в этом тулупе похож на пьяного сторожа из продмага.
– Почему на пьяного? – удивился Левашов.
– Потому что на трезвого ты никак не похож.
Левашов расстегнул рюкзак, достал термос, бутерброды. Налил кружку обжигающего кофе, увенчал бутербродом.
– Ешь...
– Левашов, у тебя есть мечта? – с набитым ртом спросила Наташа.
– Есть. Я мечтаю лечь в Мертвое море, лежать и перелистывать журнал.
– Что за идиотская мечта? – чуть не подавилась Наташа.
– И чтобы по этому поводу у меня обязательно сохранилась фотография: я лежу на спине и читаю журнал.
– Ты все-таки очень приземленный человек, Лева-шов, – вздохнула Наташа.
На небе появилась первая, еще далекая, холодная звезда.
– Звезда, – сказал Левашов. – Звезда, Наташа.
Наташа повернулась к небу.
– Звезда... Первая. Наша звезда... Ты ее запомнил?
– Запомнил.
Прощались в здании вокзала. Собственно, какой это был вокзал – одноэтажная, затерявшаяся в снегах Приполярья железнодорожная станция. Георгий Васильевич
неуклюже поцеловал Левашова, ткнул в грудь огромной лапищей.
– Если что – здесь ваш дом, – глядя в сторону, сказал он.
Наташа прижалась к отцу и заплакала. Так уже было в день их приезда, и Левашов понял, что между отцом и Наташей своя, особая связь – словно она не
взрослела, а он не старел, и отношения оставались такими же, как много лет назад.
– Мать, я тебя в машине подожду – не люблю я этих проводов... Держи, Евгений.
Георгий Васильевич сунул Левашову огромный бумажный сверток и ушел торопливой, несвойственной ему походкой.
– Здесь, Женя, – поспешила объяснить Надежда Ивановна, – одеяло, подушки. Все пуховое... У вас ведь обоих убранство, наверняка, холостяцкое...
– Зачем? – Левашов почувствовал, что краснеет.
– Это, сударь мой, – пояснила Наташа, – приданное. Какой вы, право, недогадливый. Чтобы теперь вам нипочем не отвертеться.
– Нам ведь, Женя, в сущности, ничего не нужно. – сказала Надежда Ивановна. – Ждали мы, что Наташа вот-вот вернется, а теперь-то понимаем, что вы увозите ее
навсегда... Храни вас бог, ребята.
Подавали поезд.
В купе Наташа спросила:
– Левашов, а у нас будет свадьба?
– А как же! – отозвался Левашов. – На сто двадцать персон, с посаженными отцами, шаферами и расписным подносом для конвертов.
– Почему бы и нет, – с вызовом сказала Наташа. – Все как полагается.
Левашов усмехнулся.
– У меня брат весьма своеобразно женился. Насобирал со всех денег, подарков, разлил три бутылки шампанского на перроне, сел в поезд и укатил в свадебное
путешествие с молодой женой. На глазах у ошеломленных гостей.
– Ну, это уже хамство! – Знаешь, Наташка, мне на нашу свадьбу, честно говоря, и пригласить-то некого.
– Мне, в общем-то, тоже, – призналась Наташа.
За окном огромная и белая плыла Земля, на которой беда и счастье так уживчиво соседствовали друг с другом, что казалось, разъедини их на доли секунды, и
планета, сойдя с привычной оси, рухнет в губительную бездну Галактики.
И по всей Земле в разные концы сейчас шли поезда. Но только в одном из них ехали двое, ради которых когда-то был устроен мир и невидимыми богами еще
сохранялся закон равновесия на этой бесконечно противоречивой планете.
5 ДШК – пулемет Дегтярева–Шпагина крупнокалиберный.
Назад 1 | 2 | 3 |
4 |
5 | 6 | 7 | 8 | 9
Далее
© Все авторские права защищены. При перепечатке разрешение автора и активная гиперссылка на
сайт Фонда ветеранов боевых действий «Рокада» www.fond-rokada.ru обязательны.
