Борис Подопригора
Не отрекаются, любя…
Банальные истории порой завершаются совсем не банально. Говорят, еще «Вильям наш Шекспир» довел до классики все четырнадцать
универсальных драматургических приемов. Известных из литературы, впрочем, задолго до него… Что уж тут говорить об Александре Ивановиче Куприне!
В этом затерявшемся в горах гарнизоне лейтенанта Сергея Чикина, по правде говоря, не слишком ждали. Уже два года выпускников главного гуманитарного военного
вуза страны сюда не направляли. А предыдущего – Сашку Кореневского – уволили, что ни говори, за экстравагантность. Последней каплей стало вот что. То ли в
подпитии из-за постоянных домашних скандалов, то ли от отупляющей 30-градусной жары он пытался освободить медведя из заезжего цирка-зверинца. Ну, не
понравилось ему обхождение циркачей с единственным зверем-не понарошку: остальные – мартышка и кот - не в счет. Те вообще ехали в кабине. А облезлого и
орущего от зноя косолапого везли в открытой клетке, как Пугачева, а потом, чтобы тот приутих, напоили водкой с пивом… Сергей об этом был уже наслышан. Вот с
таким «историческим подтекстом» он поднялся на крыльцо КПП. Этому, правда, предшествовало еще одно ничем не примечательное событие. В автобусе, пропахшим
всеми запахами пряного Востока, он заметил молодую яркую женщину, явно не здешнюю. Ну ехала и ехала… Не знакомиться же с каждой, на ком вместо цветастых
балахонов – что-то по-европейски укороченное и «сарафанное». Все-таки еще три дня назад он и сам рассекал по Москве.
Командир – сорокалетний полковник Сергей Михайлович Коваль – отнесся к Сергею по-отечески, даже с симпатией: они и внешне были чем-то похожи. Сергей
Михайлович вызвал зампотылу, велел выдать десяток списанных одеял и ящик гвоздей – для драпировки стен в сарае. Из которого накануне пинками выгнали
приблудившего в теплое место бесхозного ишака. На второй день поставили дверь и застеклили окна.
Ну а в первую ночь ни Сергею, ни его соседям, понятное дело, холодно не было. Существует закономерность, непонятная иностранцу: русский офицер, пока трезв,
о службе не говорит. Да и чем «элитнее» часть, тем меньше знают о ее задачах лейтенанты. Хотя постоянные, часто нервные согласования с ПВОшниками, летунами
и прочими «взаимодействующими службами» убеждали: занимаемся делом серьезным. В ту ночь обсуждали выверт другого лейтенанта – Володьки Чекана, тоже, кстати,
москвича. Еще в начале лета обратилась к нему сорокалетняя машинистка Анна Дмитриевна Кореневская, брошенная предшественником Чикина. Вообще-то скромная, но
небезразличная, надо сказать, к командиру. А Сергей Михайлович – наоборот – помятуя о ее бывшем скандально известном муже, не знал, как избавиться и от нее.
Анна Дмитриевна попросила передать в Москву бумаги, от которых зависела ее судьба: документы на учебу. Другой возможности поступить в вуз уже не
представится. По возрасту. Последний шанс изменить жизнь... Лейтенант Чекан взялся помочь, не думая о благодарности. Тем более, от многодетной женщины,
годящейся ему чуть ли не в матери. Отправил Володька бумаги в Москву. По своим каналам. Кто-то там пообещал отнести их лично в приемную комиссию. Только
вызов женщине так и не пришел. Уже осенью получила она отписку: документы опоздали…, надо было по почте посылать… Горем убитая Анна Дмитриевна предстала
пред очи лейтенанта: «Что мне теперь делать?» Что мог ответить Володя Чекан, впервые в жизни столкнувшийся с ответственностью за чужую судьбу? Он и в
разговорах «за жизнь» рассказывал больше о своих родителях: своего-то опыта - никакого: «Выходите за меня замуж. Что ещё?» Так и поженились. Грустно…
Кстати, командир на свадьбу не пришел. Для себя же Сергей Чикин решил: у него будет все красиво и без вывертов. Как у всех людей, мечтающих о счастье. Что и
подтвердила песня, коллективно исполненная под конец застолья: Хорошо жить на Востоке -/Кушать спелый баклажан./И лежать на солнцепёке,/Щуря глаз на
Андижан.
В ближайшую пятницу Чикин оказался в клубе. Точнее – в библиотеке. Она соседствовала с актовым залом, где проходили еженедельные «разборы полетов». А Сергей
пришел на первый в своей офицерской жизни «разбор» с получасовым «ефрейторским зазором». Почему-то вставшая из-за стола библиотекарша представилась: «Марина
Алексеевна». И добавила - неужели от волнения?: «Коваль». «Лейтенант Чикин. Сергей. Записаться можно?» Познакомились и всё. Но на том же совещании главный
воспитатель озадачил командиров подразделений: «Выделить по офицеру для инвентаризации библиотеки в связи с передачей должности библиотекаря».
Непосредственный начальник Сергея на месте кивнул в его сторону.
Вообще говоря, на следующее утро в библиотеке собрались еще трое «инвентаризаторов». Но двоих почти сразу же вызвали по срочным делам. Третий ушел
готовиться в наряд. Сергей остался один. Какая там искра проскочила между 23-летним лейтенантом и 34-летней женой командира части, уже не важно. Может, ее
причиной стал шлягер, доносившийся из радиоприемника «Интеграл» - «Не отрекаются, любя…»: песня оказалась любимой им и ею. Или – то, что Марина Алексеевна
часто поднималась по стремянке за книгами с верхних полок – а Сергей стоял внизу… Могло быть и другое: оба – лирики-филологи среди сухих технарей…
Лейтенантская жажда женщин совпала с затаенным женским поиском своей половинки. Марина Алексеевна готовилась вернуться в Москву, куда ее муж получал
назначение. Назначение – долгожданное, особенно для Марины: в Москве ей предстояло пройти курс лечения от бесплодия. Всё личное, тем более интимное, по
законам циркуляции слухов в маленьком гарнизоне становится известным в первую очередь. В том числе, и то, что через три дня они перешли на «ты», через две
недели она на прощание шептала: «Где ты был раньше?». Через месяц они закрылись. Старая история…
Полковник Коваль, как и положено по жанру, узнал об этом последним. Поэтому тем более не хотел множить «сцены у фонтана»: начинал рабочий день со звонка
московскому кадровику. Но приказ о его переводе так и оставался в проекте. Сначала до возвращения большого московского начальника с инспекторской проверки
(потом кто-то уточнил - с охоты). Затем из Генштаба пришла «указивка» подсократить штаты центрального аппарата. И хотя Ковалю дорогу туда не закрывали, он
был вынужден ждать. Всё, что было в его власти – это уволить с работы жену. О чем позднее пожалел. По тем же кадровым каналам Коваль пробовал добиться
переназначения лейтенанта Чикина куда-нибудь подальше. Но. В течение года выпускников не переназначают. Разве что в Москву, если кто-то докажет, что он
сверхценный специалист. Тем временем молодому «специалисту» стало негде встречаться с возлюбленной. Кроме как в командирской квартире, где Марина проводила
время за упаковкой вещей. Глуповатая версия о том, что лейтенант обучает жену командира иностранному языку, не вызывала ничего, кроме ухмылок. Командира –
честного служаку, к которому не приставала никакая грязь – скорее жалели. О Марине?.. Еще три года назад эта жизнерадостная «первая леди» части, к тому же –
азартная гитаристка, меркла на глазах. Что тут скажешь? Лейтенанту советовали вести себя скромнее и через день отправляли в наряд. Но что значит «скромнее»?
Он и так был незаметным. Как себя вести при романтическом ослеплении, не знают и бывалые. А если это ослепление вообще первое в жизни? На что мужчина имеет
право, если он… Вот это «если» каждый примеряет на других. На себя же… В наряде Сергей получал оружие. Воспоминания сослуживцев о похожих обстоятельствах
наводили на разные мысли. Особенно когда командир, иногда контролировавший развод караула-наряда, бросал взгляд на кобуру лейтенанта Чикина.
На третий месяц их отношений каждое утро начиналось с одного и того же: молчащая Марина, проводив мужа – он уезжал на службу раньше всех - стояла у окна,
пока мимо не пройдет Он. Иногда лейтенант, не глядя в окно и, как ему казалось, украдкой показывал пальцами время сегодняшнего свидания. В таком случае
видевшие это сослуживцы отводили взгляд. Потом Марина доставала недописанные четверостишия и садилась к столу: «Душит стыд как липкий пояс./ Все равно –
одно хочу…»
Фитиль догорал. Это стало ясно после неуклюжей попытки отправить лейтенанта Чикина на какие-то курсы. В подготовленном приказе «кто-то» в последний момент
поменял фамилию «Чикин» на не более разборчиво написанную в оригинале - «Чекан». Командир, не вдаваясь в «бюрократию», подмахнул. И на следующее утро
счастливцы убыли повышать квалификацию. Марина, которую Коваль стал брать в соседнее с командирским кабинетом машбюро, этот список скорее всего и печатала.
А, может, и нет. Но пощечину от мужа получила. Прямо в коридоре. Хотя и не только за это. В машбюро она перепечатывала написанные за предыдущий день стихи.
Из соображений конспирации их не подписывала, но, прерываясь, неумело прятала среди бумаг. Женщины-машинистки, в том числе Анна Дмитриевна, делали вид, что
ни о чем не догадываются… Уже в следующий понедельник московский начальник Коваля, приняв от командира доклад за неделю, через паузу со значением произнес:
«Ты вот что, Михалыч, наведи у себя порядок. А то дерутся прямо у твоего кабинета». В переводе на бюрократический язык это означало: «Назначения не будет».
А лейтенант Чикин – непьющий - некурящий – от службы не отлынивал. Правда, на каждый третий день находил срочное, как правило, служебное дело в городе и
возвращался к концу рабочего дня. Потом наверстывал все, что делали другие. Нельзя сказать, что начальник Сергея попустительствовал «беспорядку». Скорее
наоборот. Но в части, где служба состоит из боевых дежурств, а не абстрактной боевой подготовки, никто специально не отслеживал перемещения лейтенанта.
Отдельные же распоряжения начальника приводили скорее к обратному эффекту: «Лейтенант Чикин. Идите домой - отутюжьте форму. Смените сапоги на ботинки. И к
12.00 – на городскую конференцию. Как представитель части. На службу сегодня можете не возвращаться». На следующий день: «Форму я в порядок привел. Правда,
утюг пришлось брать у Марины Алексеевны. Других не было дома. А на конференцию меня не пустили. Намекнули, что звание маловато. Зато я ночью проверял боевое
дежурство. И вот что выяснил… Разрешите доложить?» Из кармана вместе с переводами-расчетами выпадали и листки со стихами: «…Под объятья – как под поезд./ И
доверься, как врачу»
Давно не разговорчивая Марина провожала и встречала мужа, стоя у окна. Сергей Михайлович в недолгие домашние часы смотрел телевизор или ремонтировал что-то
несрочное. Тоже молча. О зарубленном переводе ничего не говорил, но уже упакованную полевую форму повесил обратно в шкаф. Вскоре она и понадобилась. Для
полевого выхода. На проводимых в ноябре учениях отрабатывали комплексные задачи по определению координат целей. Роль Сергея ограничивалась переводом и
анализом сопутствующей информации. Пока в части не было переводчика, весь информационный массив направляли без обработки в Центр. Оттуда информация
возвращалась в виде уточняющих целеуказаний. Куда там они шли, знали лишь большие начальники. И вообще – это там, в Америке, смакуют лоск боевой техники и
военной формы, «борзоватую» «глянцевость» отношений в штабе и гарнизоне. У нас всё будничнее и не напоказ.
За три-четыре месяца своего офицерства асом Сергей стать не мог. Но кое-какого опыта поднабрался. Поэтому рассчитывал на положительную оценку. Но ее не
дождались ни он сам, ни всё его подразделение. Кстати, оценку формально выставлял не командир, а начштаба. Причина «небоеготовности» подразделения всем и
так была ясна. И, надо сказать, никто из сослуживцев на несправедливость вслух не роптал. Но на Чикина посматривали неодобрительно. Хотя и не без подобия
зависти: «Ну - лейтенант - даёт!»
Полевой выход по традиции завершали стрельбы. В том числе из пистолета. Сначала стреляли по подразделениям. Потом соревновались лучшие. В «финал» вышли
полковник Коваль и лейтенант Чикин. На рубеже они стояли вдвоем. Никогда офицеры не наблюдали за поединком с такой ревностью. Молодежь «болела» за
лейтенанта. «Старики»… Как-то особенно зло блеснули пистолеты. Лейтенант выбил 29 из 30. Командир – 27.
Полковник Коваль застал дома жену, укладывающую в чемодан только что купленную детскую распашонку. Просила не провожать. На автобусной остановке её видели с
той самой Анной Дмитриевной, женой лейтенанта Чекана.
* * *
На следующее утро командир снял Чикина с наряда. Но разоружать не стал. Вынул из звенящего на весь штаб шкафа с пистолетами свой ПМ, зарядил магазин:
«Пошли». На вчерашнем рубеже они оказались опять вдвоем. Задержавшись на мгновение, командир прошел дальше и закрыл собой мишень: «Стреляй первым».
Повинуясь приказу и не целясь, Сергей как в тумане выстрелил куда-то в пятерку – сантиметров на десять выше фуражки полковника. Только чтобы скорее все
кончилось. Стоял, глядя в песок. В висках стучало так, что, кажется, он вот-вот потеряет сознание. Полковник целился долго. Прозвучал второй выстрел. Сергей
упал. Хотя ему показалось, что Коваль, в прошлом чемпион академии по стрельбе, в последний момент поднял ствол. Или нет? Когда лейтенант очнулся, перед его
мерцающим взором возник силуэт командира, стоящего на прежнем месте. Сначала показалось, что он отдаёт честь. В следующее мгновение Сергей осознал, что в
руке полковника пистолет. Стволом в висок. Лейтенант выстрелил скорее наудачу. Его выстрел и еще один раздались одновременно. Но пистолет все же был выбит
из руки Сергея Михайловича, схватившегося левой рукой за кисть правой.
Когда к стрельбищу подбежали офицеры, среагировавшие на «нештатную» стрельбу, дуэлянты медленно расходились в разные стороны. Командир – явно с поврежденной
кистью. Догонять их, все же, не стали. Такого вообще-то не бывает. Но в Москве о дуэли не узнали. Или не захотели разбираться. Официальная версия гласила:
командир с чего-то вдруг решил потренировать молодого офицера перед окружными соревнованиями: «В результате неправильных действий выведена из строя одна
единица стрелкового оружия. Легкую травму получил руководитель стрельб». А на взволнованный рассказ местной бабушки-«апушки», пасшей коз на соседней сопке,
«официального» внимания никто не обратил.
Через две недели полковник Коваль подал заявление о разводе и рапорт в Афганистан. Последний удовлетворили чуть ли не в день получения. В Афгане он
участвовал в эвакуации старшего лейтенанта Сережи Чикина, раненного под Кандагаром. Уже потом Сергей несколько раз звонил бывшему командиру, но ничего
напрямую не спрашивал. Вообще говоря, никто не требовал никаких объяснений. И ни от кого не отрекся. Просто в жизни - все не так. Из Афганистана Сергей
Михайлович Коваль перевелся на Украину. Где, оказывается, сошелся с Анной Дмитриевной, расставшейся с Володей Чеканом через полгода после их свадьбы – на
тех самых курсах он познакомился с молодой особой, поднявшей его на самый верх. Безо всяких «афганов». А полковник - после распада Союза - еще послужил в
«збройных силах». Но вскоре уволился по болезни. И почти сразу умер.
В заброшенной части, оставшейся далеко от России, долго паслись ишаки и козы. Сейчас там вроде разместили кавалерийский отряд местного ополчения.
* * *
Эту историю мне поведала очень похожая на мать Ксения Сергеевна Коваль. Недавно вышедшая замуж за лейтенанта. Свадьба состоялась в день рождения ее матери –
Марины Алексеевны, умершей при родах. Из того прошлого на ее свадьбе присутствовала лишь Анна Дмитриевна, которую Ксения считает своей мамой. Спросить о
происхождении отчества Ксении я постеснялся. Тем более - предложить послушать тот самый «библиотечный» шлягер…
© Все авторские права защищены. При перепечатке разрешение автора и активная гиперссылка на
сайт Фонда ветеранов боевых действий «Рокада» www.fond-rokada.ru обязательны.
