Дмитрий Беловецкий
Ядерный тупик
Этот поселок есть даже в Малом атласе мира. Добраться туда можно за пару часов, если от Читы на вертолете или таежными дорогами… Но на
самом деле попасть туда трудно. Не только потому, что местечко это затеряно глубоко в забайкальской тайге, а больше потому, что поселочек этот – особо
охраняемый государственный объект.
…На ржавой колючей проволоке, которая тянется откуда-то из сумрака тайги, сидит клест.
- Хочешь, стрельнем её, - мой провожатый снимает с плеча автомат и, не передергивая затвора, целится в придурковатую, суетливую птицу.
- Да шучу я… - не дав мне ответить, улыбается он и показывает подпорченные кариесом зубы. – Уже дошли почти… Ну, дятел…
Колючая проволока на протяжении многих километров опутывает этот участок тайги. Местные мерзлотно-таежные почвы ежедневно рыхлит дежурный боевой наряд,
потому что дикое зверье в непосредственной близости от объектов топчет контрольно-следовые полосы.
Здесь, под бронированными толстенными платформами цвета листоватого лишайника, тупорыло уперлись в девственную брезентовую плеву стратегические ракеты
дальнего радиуса действия мощность 50 килотонн.
- А брезент снимали когда-нибудь? – осторожно трогая носком ботинка упругую, жесткую ткань, спрашиваю я.
- А как же, - отвечает майор Жемята. - Контрольно-технический осмотр обязательно…
Майор Жемята сегодня командир дежурных сил. Он и еще «два номера расчета» – старший сержант Пулкой и капитан Джафаров - на пять дней запрутся глубоко под
землей в бункере и, не давая, друг другу выспаться, будут меняться через каждые четыре часа у главного пульта.
Жемята, выслушав рапорт, уселся в засаленное кресло, глубоко выдохнул, снял с седой головы пилотку и накрыл ею полевой телефон.
- Тебе сколько лет? – он щелкнул каким-то тумблером.
- Мне? – переспрашиваю я.
- А мне тридцать два…
Он уже говорит по телефону. А я вышагиваю по узкому пространству бункера и рассматриваю замысловатые показания дисплеев. Я только здесь узнал, что
оказывается, никакой кнопки для пуска ядерных ракет советского производства не существует. Ракета приводится в действие одновременным поворотом двух ключей,
которые во время дежурства находятся у командира дежурных сил. Сейчас они в кармане камуфляжных брюк майора Жемяты.
- А почему два ключа? – спрашиваю я.
Сержант Пулкой смотрит на меня как на идиота.
- Если один из нас идиот, - говорит он, - второй обязательно должен быть нормальным…
- В расчете, как правило, все психически устойчивые, - уточняет, капитан Джафаров и оглядывается на орущего матом в телефонную трубку Жемяту. -
Психологическая совместимость тоже обязательна… Но, понимаешь, вдруг найдется какое-нибудь одно дерьмо, которое захочет ни с того ни с сего запустить
ракету… Два дерьма в одном расчете уже редкость… Понимаешь?
Не все. Мне не понятна сама жизнь этих рано поседевших офицеров, проводящих большую часть службы под землей, не понятен мир этих людей, на которых возложена
роль непосредственных исполнителей приказа.
- Но вот ты сможешь? – обращаюсь я ко всем сразу.
Жемята говорит, что о работе говорить не хочет, что главное до пенсии дослужить, что трезвый повернуть ключ он вряд ли сможет.
Мне показалось, что он врет. Во всяком случае, в последний день дежурства он уставший, злой и совершенно трезвый искренне материл Америку, обещал взорвать
ее к чертям собачьим, если она не прекратит операцию «Буря в пустыне». Жемята может повернуть ключ… если кто-то еще это сделает одновременно.
…На кухне офицерского общежития, расстегнув верхнюю пуговицу несвежей армейской рубахи под небритым подбородком, уставший за пять подземных дней майор
Жемята наливает мне и своей жене до самых краев граненой стопки вонючую водку.
Он совсем не обращает на меня внимания. Я ему не интересен. Он пьет залпом, нюхает потный рукав своей рубахи, говорит жене что-то о прошедшей уже жизни,
смешных деньгах и о нескорой еще пенсии…
У них нет детей. Она грустно говорит мне, что уже, наверное, никогда и не будет. Хотя, родить хочет.
- Он уже ничего не может, - она кивает на задремавшего уже мужа, вытирает пьяные глаза. - Надоело все…
Она говорит обо всем сразу: о кедровых орешках, запахах тайги, пустом времени, гарнизонной тоске, бесконечном гнусе, о повышенной радиации, которую муж
ежедневно приносит в семейную общажную комнатуху… И о привычной безвыходности.
Жемята спит. Прислонил к обложенной белым больничным кафелем стене тяжелую голову, открыл прокуренный рот неровно храпит. Устал человек, с дежурства.
Я, чтобы разбудить его громко спрашиваю: «Слушай, а куда они все направлены?»
Он поднимает на меня ничего не видящие, круглые, как у встревоженной неясыти глаза, толстыми мозолистыми пальцами правой руки сотворяет фигу, тычет ею в
западном направлении и напряженно шепчет: «Туда…» Потом засыпает опять.
1992 г.
© Все авторские права защищены. При перепечатке разрешение автора и активная гиперссылка на
сайт Фонда ветеранов боевых действий «Рокада» www.fond-rokada.ru
