Дмитрий Беловецкий
Покидая Боршевое
Вживив себе однажды "Эспераль", Паша Толбуев полгода назад уехал за 300 километров от друзей и соблазнов.
В Москве он работал на Сокольническом мелькомбинате №1 имени А. Д. Цюрупы и пробовал себя в творчестве. В селе Боршевое Милаславского района Рязанской
области он поправляет здоровье и родительский дом.
Мне он звонил два раза в месяц, рассказывал о кондукторше Любе, настойчиво приглашал пособирать ягоды в негустом местном лесу и порыбачить на охраняемом
искусственном водохранилище в двух километрах от Боршевого.
В Москве мне неожиданно стало не по себе, и я приехал.
Встреченный не опухшим Пашей, проливным дождем и обилием самогона, я следующие дней десять приходил в себя, знакомился с односельчанами и искал развлечений.
- Все, уезжаю завтра, - говорю я Паше. - Проводишь меня в Павелец, до поезда?
- Куда денусь, - отвечает он. - Про нас чего-нибудь напиши... Сам видишь, тем немерено. Чувствую: меня здесь романы ждут...
Писать я не собирался, и опять мучаясь от безделья, просто шел по намешанной сельской грязи. В центре Боршевого продмаг и одноэтажный, из белого силикатного
кирпича, клуб. В клубе, в восемь вечера - "Николас Кэйдж в драматической мелодраме "Покидая Лас-Вегас".
Рассекая бездонные лужи, раскачивая мощными ягодицами велосипед, мимо едет выпускница местной восьмиклассной школы, наша соседка Ленка.
Дернул меня черт. "Лен, - вдруг кричу я, вдыхая изморось, - постой-ка секундочку..."
Ленка тормозит резиновым сапогом. Не слезая с велосипеда, опирается рукой на придорожную липу.
- Ну? - она поворачивает ко мне широкоскулое румяное лицо.
- Лен, - иду я к ней. - А парень у тебя есть?
- Ах ты, гад поганый... - удивленно произносит она.
- Да, не поняла ты... Хочешь, в кино пойдем вечером?
- Я вот, сейчас тебе как по харе дам...
Она опять напрягла икры и закрутила педали.
К остановке подъехал пустой автобус. Я зачем-то сел в него.
Разделенная Пашина любовь, худая, как ракитовый куст кондукторша Люба, оторвала мне ленту проездных билетов.
- Здрасьте, Любовь, - говорю я.
- А чё грустный, вы? - она показывает мне пломбированные зубы.
- Я...
- Вам бабу хорошую надо, - она опять показывает мне побежденный кариес. - А если не пьете, в кино сходите...
Я вышел на следующей остановке.
Не смотря на утверждения, что российские села спиваются и вымирают, в Боршевом народ живет: старики, которым некуда, да и незачем уезжать, юноши младшего
возраста, не попавшие еще в алкогольную зависимость, девушки, которым еще не пришло время рожать, люди занятые, как и прежде, на совхозных работах... Но я
непривыкший к легендарной провинциальной тоске, долго не мог понять, чем все они занимаются ежедневно. Я смотрел в осоловевшие к вечеру лица, слушал
удивительной стройности мат, наблюдал полевые работы и любовные игры, где слово придурок - синоним слову милый, и вдруг понял, что здесь все тоже, что и
везде, только мельче, то есть сконцетрированней, а значит заметнее и трогательней. Здесь встречаются жуткие по страстности романы, разыгрываются нешуточные
человеческие драмы, здесь тоже жизнь... "Здесь тоже смотрят хорошее кино", - подумал я и пошел в клуб.
Историю драматичной любви спившегося сценариста и проститутки я с интересом досмотрел в очередной раз до конца.
Восьмиклассница Лена пол сеанса косилась на меня, призывно скрипела расшатанным креслом и, в конце концов, ушла.
Больше в зрительном зале никого не было. Поделиться впечатлениями от увиденного мне было не с кем, но уходить не хотелось. Я вытянул взопревшие ноги,
хрустнул суставами. В зале по-прежнему мрак, только тусклый свет где-то сзади через приоткрытую дверь смешивается с темнотой. На спинке переднего сиденья я
прочитал в слух известное короткое слово.
- А ты как думал? - услышал я за спиной голос и обернулся. - Вот такое дерьмо к нам возят... Давай поднимайся закрывать все буду. Киномеханик зевнул и
повторил уже произнесенное мной слово.
- Знаете, а у этого фильма есть Оскар, - говорю я в темноту. - Он в прошлом году был одним из лучших в мировом кино, хотя может и немножко скучноватый...
- Веселая только порнуха бывает... Вставай, давай...
Среди ночи, томимый вдруг ощущеньями знакомыми мне с первых подростковых прыщей, я просыпаюсь и стоя у подоконника, переминаясь с ноги на ногу, при лунном
свете пишу сочинение о катастрофической любви интелигента-алкоголика к вагоновожатой.
Утром Паша, нервно покусывая шариковую ручку, напряженно вчитывался в каждое слово моего материала. Потом помолчал и говорит: "Поймут ведь, что с меня
писал".
1995 г.
© Все авторские права защищены. При перепечатке разрешение автора и активная гиперссылка на
сайт Фонда ветеранов боевых действий «Рокада» www.fond-rokada.ru
