Дмитрий Беловецкий
Непроходимый блокпост
или о чем не говорят воюющие в Чечне стороны...
У меня нет никакого желания романтизировать чеченских боевиков. Абсолютно так же раздражает и победоносный пафос российской военной
пропаганды. Но то, что сегодня происходит в Чечне, совсем не так плоско и очевидно, как об этом говорится в удуговском интернетовском сайте или в
официальных сообщениях штаба объединенной группировки федеральных войск. Профессиональное равнодушие Ястржембского и истерические реляции Масхадова – это
только убогое и одностороннее изложение трагических событий.
Я имею в виду не только полуправду об истинных подоплеках этой войны, но и ту ежедневную реальность, что происходит вне новостных телевизионных картинок и
не укладывается в дозволенное различными пресс-центрами.
После почти полуторамесячной осады в ночь на 31 января из разбитого Грозного вышли около четырех тысяч человек. Для основной массы обороняющихся отход с
удерживаемых позиций стал полной неожиданностью. Только накануне по провонявшим смрадом, закопченным подвалам прополз слух о том, что город сдадут именно
первого февраля. Почему и кем было принято такое решение, никто здесь объяснить не мог. И хотя город был со всех сторон плотно блокирован российскими
войсками, и отдельные армейские подразделения уже с боями брали окрестности, к этому времени еще ни один район Грозного полностью не контролировался
федеральными силами. Одни и те же раскрошенные кварталы, изрытые взрывами улицы, разрушенные дома штурмовались каждой из сторон по несколько раз в сутки.
Именно так в Заводском районе Грозного погиб генерал Малафеев. И с ним еще несколько офицеров... Кварталы этой части города обороняли боевики бригадного
генерала Бакуева. Вернувшись ночью на оставленные позиции, они застали врасплох неожиданно оказавшегося на передовой российского генерала со свитой.
Федералы были уверены, что чеченцы уже оставили этот район. Те же не предполагали, что войска зайдут так далеко.
Боевики собирались держаться аж до мая...
Но не все. Басаев, например, руководя обороной Грозного, отлично понимал всю бессмысленность затяжных боев в пробитом насквозь российской артиллерией и
авиацией городе, который рано или поздно все равно пришлось бы сдать. Тем более для российского руководства Грозный стал некоей обязательной символикой, и
взятие его было больше делом чести некоторых генералов и политиков, чем стратегической необходимостью. В этом на самом деле и была суть договоренности:
сдача позиций в обмен на беспрепятственный выход из города.
Басаев выводил своих людей через поселок Кирова, вдоль заболоченного и вязкого берега грязной Сунжи в сторону селения Анхан-Кала, которое в трех километрах
от города, и ближайший, еще не полностью разрушенный пригород Грозного. Там еда, относительное тепло и медицинская помощь... Дальше село Закан-Юрт и лес...
Потом Шами-Юрт и уже предгорье...
Но не один Басаев такой умный. Этот путь знали многие. Каждую ночь за время осады Грозного, утопая по колено во взбитой гнили, ерзая на брюхе и впитывая
завшивленными бушлатами жидкую грязь, когда разноцветные осветительные и сигнальные ракеты висели в слюдяном небе, в город и обратно шли сотни боевиков. И
если они слышали отчетливо разговоры российских солдат и видели зарытую в землю армейскую бронетехнику, то можно не сомневаться: и федералы тоже хорошо
знали дыры блокадного города.
Еще раньше абсолютно так же из Грозного ушел Арби Бараев и без единого выстрела вывел с собой еще 300 подчиненных ему боевиков. В Анхан-Кале жил его старший
брат, задержанный в начале года федералами при очередной зачистке. Он не воевал, но при аресте умер вдруг от сердечного приступа. Хотя Бараев с ним был в
ссоре и совсем не общался, все же пришел в село выяснять, кто сдал его родственника.
Тогда в Анхан-Калу заехало несколько армейских водовозок. Бараев перестрелял солдат и велел своим людям занять оборону на центральной улице, потому что
федералы обязательно должны были прислать подкрепление.
Наверх, мимо кладбища со свежими могилами и разбитой автозаправки, туда, где на лысых окрестных холмах расположились российские армейские опорные пункты, из
села, размахивая суетливо рваными белыми тряпками и, оглядываясь на остающиеся под ногами простреленные дома, пошли седобородые деды.
– Во имя Великого Аллаха Милостивого и Милосердного, – просили они военных, – не бейте больше по селу... Мы с этими псами сами разберемся...
Анхан-Калу тогда не обстреляли. За Бараевым не пришли. Он и сейчас часто бывает в селе... Только обложили тщательно рыхлый берег зловонной Сунжи
противопехотными минами...
Там-то в ночь на первое февраля и стали подрываться басаевские боевики, сообразившие, наконец, что российские генералы их откровенно кинули.
...Оторвало голову Лече Дудаеву – бывшему мэру Грозного. Он упал после первого взрыва лицом в заминированную грязь. Кто-то вытащил из грязно-кровавого
месива исковерканный труп бригадного генерала Исрапилова...
С отступающими было около трех сотен пленных российских солдат. Чеченцы могли их первыми пустить на мины, а потом спокойно идти по трупам...
Тогдашний командующий объединенной Восточной группировкой войск на Северном Кавказе генерал Шаманов назвал это блестящей армейской операцией, а чеченцев –
баранами, глупо и наивно клюнувшими на хитроумную уловку.
После того как вооруженные подразделения чеченских боевиков в конце лета прошлого года вошли в Дагестан, МНОГИЕ В РЕСПУБЛИКЕ СТАЛИ СЧИТАТЬ БАСАЕВА
ПРЕДАТЕЛЕМ собственного народа.
Вариант версии, озвученной позже многими, родился, между прочим, в Грозном. Масхадов по местному телевидению тогда говорил, что для поднятия рейтинга нового
политического руководства России необходима была война и те, кто развязал ее в соседней республике, с народами которой многих чеченцев связывает не только
история, но и часто родственные отношения, выполняют как раз заказ Москвы и работают на вражеские спецслужбы. Дальше каждый додумывал самостоятельно.
...Басаев одним из первых пошел на мины. Когда он подорвался, у отступающих началась паника. Он орал громче минных разрывов: “Назад нельзя!”
В Анхан-Калу его притащили в семь утра, ослепшего от контузии, с обмороженными пальцами и полностью раздробленной ступней правой ноги. Он был серее
сунжинской грязи, не сказал ни слова.
– Ты чего молчишь, Шамиль? – спрашивал его замечательный грозненский хирург Хасан Баиев. – Тебе больно?
– Нет, – отвечал Басаев.
– Ногу надо ампутировать...
Его сразу после операции на заляпанных сукровицей носилках забрала охрана... Потом говорили, что он в горах, то ли в Шатое или в Итум-Кале, что живым он
никогда не сдастся, и уезжать из республики не собирается...
...Как-то Басаев говорил мне, что смерти ждет не от русских, что больше опасается соплеменников, причем тех, кто к нему особенно близок. Сейчас с ним
остались только самые преданные.
Не так давно штаб Николая Кошмана – полномочного представителя президента России в Чечне – переехал в Гудермес. А немногим раньше он находился на территории
военного аэропорта в Моздоке. В том же здании и на том же этаже работало “чеченское правительство в изгнании”. Здесь в одном из кабинетов я слышал, как
кто-то из его представителей рассказывал по телефону о побеге с территории Грузии, где и сейчас, по разным сведениям, удерживается ваххабитами Хаттаба до
пятисот заложников, некоего пленника, тоже чеченца.
– Он пошел в туалет по тяжелому, – горячился рассказчик, – усыпил как-то бдительность охраны и сбежал через крышу... А руоповцы представили все это как
успешно проведенную операцию...
Потом перед дневным эфиром около спутниковой “тарелки” НТВ собравшимся журналистам представили освобожденного пленника.
Небритого, низкорослого, щуплого человека без видимых побоев и страданий на лице, но немного прихрамывающего подвел, аккуратно держа за талию, к телекамере
розовощекий, с легкими порезами на гладковыбритом лице руководитель пресс-службы МВД на территории Чечни майор Платонов. Отхлебывая часто колу, пока была не
включена камера, он вкратце рассказал собравшимся, что этого гражданина – в мирное время милиционера – бандиты приняли за телохранителя бывшего председателя
Госсовета республики Доку Завгаева, долго пытали, засовывали в промежность раскаленный паяльник, – поэтому он хромает, назначили за него огромный выкуп...
Недавнее его освобождение произошло в результате секретной операции российских спецслужб. Фамилию и имя, конечно, из оперативных и этических соображений
раскрывать нельзя... Освобожденный поддакивал, что-то пытался говорить самостоятельно, при этом в бок его подталкивал находившийся постоянно с ним рядом
здоровенный рыжий офицер.
Все то же самое майор Платонов повторил и для телезрителей НТВ.
Во время передачи в сторонку меня отвел полковник Веклич – начальник пресс-службы Министерства обороны. Показывая на увлекшегося прямым эфиром Платонова, он
спросил раздраженно: “Это кто такой?”
ХАТТАБ НИКОГДА ПУБЛИЧНО НЕ НАЗЫВАЛ СЕБЯ ВАХХАБИТОМ. Он никак не реагировал на прилюдные обвинения в религиозной агрессивности. Молчал, когда некоторые
полевые командиры, раздраженные его растущей в Чечне популярностью, утверждали, что ваххабизм противоречит традициям чеченского народа. И только когда
Радуев, отчаянно жестикулируя, проорал на митинге в свистящий микрофон на всю площадь шейха Мансура, чтобы Хаттаб отправлялся с пожитками в Саудовскую
Аравию или Иорданию, тот попросил поддержки у Басаева.
В Чечне Хаттаб без Басаева ничто. Тогда Басаев назвал его братом, а его веру – естественным поклонением Аллаху, которое каждый мусульманин в Чечне должен
уважать. Но, как бы там ни было, только из отрядов Хаттаба распространялись по Северному Кавказу идеи ваххабизма. И что бы ни говорили о безумных заработках
наемников, воюющих ныне в республике, многие из них пришли сюда не только за кровавыми деньгами. Они пришли убивать неверных, воплощать идею мировой
исламизации.
Наемники воюют в Чечне только в отрядах Хаттаба. В подразделениях же других чеченских полевых командиров иностранцев нет. Причина не только в языковом
барьере. Она больше психологическая – это как раз те национальные традиции, которые не позволяют особенно приближать цветных братьев по вере.
Во время осады Хаттаба в Грозном не было. Он всю войну в горах. Он постоянно передвигается. Вышел из Сержень-Юрта, оборонял Ведено, отступил в Аргунское
ущелье... Потом появился в селе Чешки...
Это действительно его люди в ночь с 29 февраля на первое марта в двухсотметровой расщелине между горой Истыкорт и селением Улус-Керт напали на шестую роту
104-го парашютно-десантного полка 76-й гвардейской Псковской дивизии. Тогда были убиты 84 российских военнослужащих. Но при всем уважении к памяти погибших
солдат и офицеров и очевидности того, что бой был неравный и героический, не могла полуторатысячная группировка хаттабовских боевиков атаковать десантников.
Никогда, тем более в горах, такой военный специалист, как Хаттаб, не сконцентрировал бы в одном маломаневренном месте почти все подчиненные ему отряды.
Большего количества бойцов у него даже в период активной вербовки наемников и ускоренной подготовки воинов Аллаха в сержень-юртовских лагерях никогда не
было. Боевики здесь, и это подтверждено уже опытом шестилетней войны, перемещаются мобильными группами по 15 – 20 человек, каждая из которых контролирует
определенный участок горной местности. Любой из них изучил свою позицию, как содержимое собственных карманов. В хаттабовских подразделениях все же больше
местных жителей, чем наемников. А уж они наверняка знают горы лучше, чем заброшенные в незнакомую местность и плохо подготовленные для ведения боя в горах
десантники.
Солнце сушит грязные потеки на окнах дребезжащего автобуса.
– Все. Опять проверка, – говорит шофер-чеченец, тормозит, глушит двигатель. – Опять блокпост...
Отсюда до города метров 200. Это восточная окраина Грозного. Рядом должны быть поселок Мичурина и площадь “Минутка”...
Всех досматривают тщательно.
– Ты чего застыл, ублюдок? – дергает меня за рукав, тычет в бок автоматом грозный омоновец. – Руки на автобус! Ноги шире! Я сказал: шире! Еще шире! Достать
паспорт!
– Как достать? – спрашиваю я. – Руки на автобусе...
– Умный очень?
Он меня обыскивает. Смотрит документы. Немного смягчается.
– Вам орден дадут, – говорю я, – за усердие...
– Что за гонор, мужчина? А аккредитация где?
Я вытираю грязные ладони о свои штаны, достаю из сумки сопроводительные бумаги.
– Аккредитация где?! Руки на автобус! Ноги шире! Стоять так!
Омоновец отходит за БТР. Возвращается с кем-то в очень чистеньком камуфляже. Он тоже рассматривает мои документы.
– В общем, – вполне дружелюбно говорит мне, прочитав все, аккуратный человек, – мы вынуждены отправить вас в Ханкалу в штаб группировки... А оттуда, скорее
всего, в Моздок. Там находится объединенный пресс-центр... И другие организации... Но выход есть...
Я смотрю на него удивленно. Он снимает перчатку. Протягивает мне теплую ладонь.
– Саша, – представляется он. – Значит, предложение такое... Вы ведь Радуева знаете? Масхадова? Яндарбиева?.. Ну не лично их, конечно... С чеченцами
общаетесь?
– Да, – отвечаю я.
– Мы вам поможем, а вы нам... Мы все-таки русские люди... Вы же хотите, чтобы все это побыстрее кончилось?
– Хочу.
– Так вот, после того как вы пообщаетесь с противником, – он держит паузу, смотрит внимательно мне в глаза, – надо будет с нами поделиться свежими
новостями. Ну, скажем, встретимся здесь же через пару дней. Договорились? А сейчас в автобус. Работа не ждет!
Я втиснулся в потный автобус, прислонился лбом к запотевшему стеклу, смотрю, как сплошным мазком становятся придорожные развалины...
– Стой, – говорю я шоферу, – мне выйти надо...
– Раньше не мог? – раздражается он.
Я бегу обратно на контрольно-пропускной пункт. Уже издалека вижу удивленную Сашину физиономию.
– Знаете, – не могу отдышаться я, – лучше, как положено, я в Ханкалу поеду...
Когда во время взрывов железнодорожных вокзалов в Армавире и Пятигорске Радуев неоднократно звонил мне из Грозного в Москву, ни одна российская спецслужба
не заинтересовалась нашими отношениями.
А ведь РАДУЕВ ТОГДА ХОТЕЛ ВЗОРВАТЬ ПОЛСТРАНЫ. Может, они уже знали, что все это позерство и болтовня, что не от этого самовлюбленного человека исходит
угроза безопасности страны?
Зато сейчас российскому беспокойному обывателю преподносят его арест как величайший успех наших спецслужб.
Безусловно, он террорист. На нем кровь десятков мирных жителей Кизляра и Первомайского. И за это он должен обязательно ответить. Но все его остальные
“подвиги” – блеф, бред человека с воспаленным воображением, с маниакальной манией преследования и абсолютно гипертрофированным самолюбием.
Я, например, неоднократно слышал от Радуева откровения о его исторической миссии на Северном Кавказе, которую возложил на него бессмертный Джохар... О
заминированной, утопленной им лично в крови России... О многотысячной хорошо вооруженной армии генерала Дудаева, готовой, повинуясь воле Аллаха и его
приказу, перекроить весь мир... И я засомневался в его психической адекватности. Но он здоров. Просто ранение в голову, неоднократные последующие покушения
и, как следствие, популярность и попустительство убедили этого слабохарактерного человека в собственной значимости. А живет он так долго только потому, что
у него обостренное от природы чувство самосохранения, повышенное ощущение опасности. Радуев никому, никогда не верит. Прежде чем с кем-то встретиться, он
десяток раз засомневается в необходимости общения. Прежде чем сесть в машину, он обязательно заставит телохранителей завести двигатель, проехаться на ней. Я
видел, как он разворачивал свой кортеж, заметив где-то рядом подозрительную машину... Как глубокой ночью уходил из дома, увидев в окно незнакомых людей...
В эту войну Радуев даже не воевал. А среди его немногочисленных сторонников были только златозубые небритые пятнадцати-, шестнадцатилетние подростки,
воспитанные за четыре межвоенных года на его дутой легендарности, которые спустя месяц после начала нынешних боевых действий перешли под начало других
полевых командиров.
Я слышал, что почти бескровное взятие Гудермеса осенью прошлого года – не только переговорный успех генерала Трошева, но отчасти и последствие популярности
Радуева. Он и местный муфтий Ахмад-Хаджи Кадыров убедили боевиков Ямадаева, который еще в прошлую войну командовал здесь “исламским полком”, не оказывать
бесполезное сопротивление федеральным войскам на улицах их родного города. Ямадаев тоже из Гудермеса и поступил разумно.
...Радуев, почувствовав, наконец, финал безнаказанности, пустил новый слух о своей смерти, засобирался уже покинуть Чечню, выехать в Азербайджан, потом в
Турцию, где находятся сейчас его жена и двое сыновей. Но его предал или продал кто-то из близких, тот, кто хорошо знал радуевские планы. Чеченцы говорят,
что это мог быть Сулим Ямадаев...
Сейчас Радуев – просто отставной стрелочник. Низкомастная разменная карта. Самая доступная добыча. Самый удобный государственный преступник. Потому что всех
остальных взять живыми вряд ли удастся.
Я был в освобожденном Грозном. Мое самое сильное и единственное впечатление – как же здесь хреново! И я, совсем не мучаясь душевно, говорю вслух: врут все,
что жизнь в городе нормализуется. Ее здесь вообще нет. И уже никогда не будет в человеческом ее понимании.
...На развалинах есть люди. Пережив страшную зиму, они, грязные и оборванные, выползают по утрам из подвалов.
...Недалеко от разбитой масхадовской резиденции, там, где в районе девятой горбольницы остались еще остовы жилых домов, по груде дробленого красного кирпича
шагает щекастая сопливая русская девочка лет четырех. Пола бесформенного мужского пиджака, в который она одета, зацепилась за торчащую арматуру.
Мне показалось, что я уже где-то видел эту картинку.
– Как тебя зовут?
Она молчит. Смотрит себе под ноги. Насупилась почему-то. Нет, не плачет. Трет грязные щеки. Я достаю из сумки еще московские бутерброды. Протягиваю ей:
– Ешь.
Она берет медленно, недоверчиво. Так же медленно жует.
Мне хочется орать, выть. Мне больно, честное слово, больно.
– Где твоя мама?
– За водой пошла.
выворачиваю карманы, отдаю ей все съестное, протягиваю деньги.
– Не надо, – говорит она. – Они здесь не нужны...
Никакого централизованного руководства действиями боевиков теперь, конечно, нет. Реальная и еще боеспособная сила – это отряды Басаева, Хаттаба и остатки
подразделений Гелаева. Они и контактируют между собой, координируют как-то свои действия, планируют операции, вылазки, диверсии.
А АСЛАН МАСХАДОВ ВСЕГО ЛИШЬ ПРЕЗИДЕНТ НИКОГДА НЕ СУЩЕСТВОВАВШЕЙ ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ ИЧКЕРИЯ.
Как-то Яндарбиев, тоже президент той же республики, не скрывая злости, раздражения, обиды, говорил мне: “Масхадов так и не понял, что значит быть
президентом независимого государства...”
Я думаю, что он как раз очень хорошо понял саму невозможность существования такого государства. Во-первых, потому что президентские выборы в Чечне зимой
1997 года он выиграл только благодаря поддержке Москвы, главной целью которой в то время было не допустить к власти Басаева и держать у руководства в
республике управляемого человека. Во-вторых, Масхадов, всю жизнь прослуживший в советских Вооруженных Силах, в отличие от загнавшего самого себя в тупик
Дудаева, прекрасно знал, что Россию победить невозможно. Но именно Масхадов за три отведенных ему года так и не смог найти общего языка со своим народом,
семьдесят процентов которого готовы были и хотели пойти на контакт с Россией. Сейчас уже нет... Теперь это вечный непроходимый блокпост...
То, что произошло, забудется не скоро и не простится никогда. Что бы ни утверждало российское руководство, нынешняя война идет не просто с терроризмом и
зарвавшимися бандитами, эта война с чеченским народом, не залечившим еще прежние исторические раны... Одурманенным и зараженным несбыточными сепаратистскими
и безумными религиозными идеями.
Самые непримиримые погибнут... Несогласные уйдут в горы или уедут куда-нибудь за границу... Масхадова, кстати, примут многие страны исламского мира... Он
уже получал подобные предложения... А те, кто выжил, так и будут передавать ненависть из поколения в поколение. И Масхадов тоже виноват в этом...
Я споткнулся о какую-то балку. Упал и порезал руку. Сильно течет кровь. Иду к российскому блокпосту, хочу попросить воды – смыть кровь. Смотрю, стоит под
красным советским флагом и с высоты бетонных заградительных плит мочится, не обращая ни на кого внимания, по пояс голый, заспанный омоновец. Плевать он
хотел на всех. Он пришел сюда. Он победитель.
«Литературная газета» №13, март 2000 г.
© Все авторские права защищены. При перепечатке разрешение автора и активная гиперссылка на
сайт Фонда ветеранов боевых действий «Рокада» www.fond-rokada.ru
