Дмитрий Беловецкий
Личная мистерия Мамуки Карахтавелидзе
Из диспетчерской троллейбусной станции в 6-ом микрорайоне Бибирево на окраине Москвы пропал двухстворчатый шифоньер. Я знаю, где он.
Обгаженный голубями шкаф стоит на чердаке одного их блочных домов, которые почти одинаковыми корпусами прижались к самому Алтуфьевскому шоссе. Здесь за
обитой оцинкованным листом низенькой дверью мастерская свободного художника Мамуки Карахтавелидзе.
Мамука, несмотря на неожиданные творческие наклонности, работает водителем троллейбуса. Пассажиры 73-го маршрута должны знать приятный баритон с легким
кавказским акцентом, аккуратненькие занавесочки в кабине водителя и голенькую японочку из календаря на лобовом стекле. Между рейсами, на конечной станции,
перекуривая в теплой диспетчерской, он разобрал по досточкам шифоньер, где тогда грудой были свалены промасленные дорожные спецовки, и вывез его на своем
троллейбусе.
Теперь в шкафу лежат кисти, краски, картонки, куски оргалита, на которых в фас и профиль нарисованы лица странных пропорций с пугающей мимикой. Такими же
физиономиями исписаны все стены этого нежилого помещения. Мамука говорит, что среди них где-то и мой портрет.
Чердак для Мамуки – второй дом. Он здесь творит и любит.
Ногастая Света – инженер по благоустройству местной районной управы на третий день их знакомства узнала себя в голой, необъятной девице, изображенной во
весь рост на девственном, как побеленный потолок, листе ватмана. Она настороженно, оглядываясь по сторонам, с придыханием прочитала название картины: «Ты
обнаженная», и густой румянец забрызгал ее покрытое легким пушком лицо.
Потом Света, задыхаясь от счастья, неуверенно проговорила: «Я?»
- Ты, – с достоинством ответил Мамука.
С тех пор весь микрорайон знает, он здесь хозяин.
Очевидно, что художественный талант дремал в Мамуке давно. Во всяком случае, в троллейбусном парке все, восхищались, как натурально он изображал на полях
газеты или на сигаретной пачке обнаженные женские натуры или закат, бросающий блики на гладь горного озера. Но, как всегда и бывает, окончательное решение
посвятить часть жизни творчеству родилось у него случайно. Кто-то из пассажиров забыл в салоне троллейбуса старый и зачитанный, свернутый трубкой журнал
«Огонек». Равнодушно листая его в той же диспетчерской, Мамука наткнулся вдруг на цветную репродукцию картины Ильи Глазунова «Мистерия ХХ века». Он
внимательно стал вглядываться в лица изображенные на мятой, глянцевой вкладке журнала. И вот тогда-то Мамука вдруг решил, что среди множества этих мало
узнаваемых исторических деятелей не хватает людей, которые ему лично знакомы и близки – меня, Светы, дочки от первого брака, его родителей, однорукого
ветерана Великой Отечественной войны земляка Харлампия, коллег из 6-го троллейбусного парка… В общем, тех, кто, по его мнению, тоже есть персонажи уходящего
столетия.
И Мамука, несмотря на очевидную абсурдность затеи, решил исправить ошибку художника.
- Буду рисовать всех! – прихлопнул он волосатой ладонью огоньковский разворот. - Врагов даже! Не забуду никого!
- Картина Глазунова – попытка драматического отображения современной истории, - улыбаюсь я. - Мы не исторические персонажи…
- Это моя личная мистерия, – отрезал Мамука.
…И он начал работать. Страдал, раздражался, орал на всех, мучительно выписывал сгрудившихся в кучу усатых мужчин, женщин с круглыми ягодицами, щекастых
младенцев и даже, как на наскальных рисунках, то ли инопланетян, то ли животных похожих на троллейбусы. Весь этот сложный сюжет должен был уместиться на
шершавом листе оргалита размером полтора на два метра, но когда я последний раз рассматривал эскиз, места для всех уже не хватало…
Может быть, именно это стало началом его душевного срыва, а может быть, нечто другое… Кстати, однажды он с видимой грустью говорил мне, что Света не
понимает его темперамента… Но факт остается фактом - в результате внутреннего конфликта эта картина так и не была закончена.
В какую-то дождливую августовскую субботу, распугивая голубей, я, согнувшись, пролез в дверь Мамукиной мастерской. Он сидел спиной ко мне на пустом
бутылочном ящике, смотрел, не отрываясь, в узенькое слуховое окошко и на мое приветствие даже не обернулся.
На прислоненном вертикально к стене загрунтованном листе оргалита все карандашные наброски были зло замалеваны черной краской. Хаотичные движения кисти на
белой, контрастной грунтовке издалека напоминали длинные и горбатые носы.
- Мамука, - аккуратно произнес я.
- Не надо меня жалеть, - он раздраженно наклонил в мою сторону небритое, утомленное лицо.
Я подошел к стене опустил оргалит на его длинную сторону. Теперь черные зигзаги стали похожи на скалистые горы. Я сделал два шага назад, наклонил голову,
прищурился.
- Слушай, - говорю. - Отличная картина.
1992 г.
© Все авторские права защищены. При перепечатке разрешение автора и активная гиперссылка на
сайт Фонда ветеранов боевых действий «Рокада» www.fond-rokada.ru
